— Знаю, — сказал Форд. — И пусть вам не кажется, что на меня это не действует. Но я борюсь с этим, мистер Крокетт, и в этом вся разница. Если бы я забился в угол и предавался отчаянию, я наверняка пропал бы. Но я стараюсь действовать, относясь к депрессии, как к противнику, обладающему личностью. — Черты его сурового лица, казалось, еще больше заострились. — Это самый лучший способ.
— А сколько еще…
— Мы близимся к концу. Когда Квейл выздоровеет, все станет на свои места.
БРОНСОН, ОКРУЖЕННЫЙ ПРИЗРАКАМИ, ПОГРУЖЕННЫЙ В БЕЗНАДЕЖНУЮ АПАТИЮ, В ГЛУХОМ, СЛЕПОМ УЖАСЕ, ТАКОМ ВСЕМОГУЩЕМ, ЧТО ДАЖЕ МЫШЛЕНИЕ СТАЛО НЕВЫНОСИМЫМ И БЕССМЫСЛЕННЫМ УСИЛИЕМ…. ВОЛЯ ИСЧЕЗЛА, ОСТАЛСЯ ТОЛЬКО СТРАХ И ГОТОВНОСТЬ ПРИНЯТЬ ЛЕДЯНОЙ МРАК.
Это было наследие Бронсона. «Да, — думал Крокетт, — призраки существуют. Сегодня, в двадцать первом веке, может, прямо сейчас. Когда-то это были просто суеверия, но здесь, в подледном зале, тени сгущались даже там, где не могло быть теней». Разум Крокетта и во сне и наяву непрерывно атаковали фантастические видения. Его сны заполняла бесформенная, пугающая пустая темнота, и она неумолимо надвигалась, когда он пытался бежать на подгибающихся ногах.
Но Квейл чувствовал себя все лучше.
Три недели, четыре, пять, наконец, кончилась шестая. Крокетт устал, и его не покидало чувство, что он останется в этой тюрьме до самой смерти, что никогда ему не выбраться отсюда. Но он стойко переносил все. Форд вел себя ровно, только стал еще собраннее, суше, сдержаннее. Ни словом, ни жестом он не давал понять, с какой силой интеграторы давят на его психику.
Интеграторы в глазах Крокетта обрели индивидуальность. Теперь они стали для него угрюмыми джиннами, затаившимися в Черепе, совершенно равнодушными к судьбам людей.
Снежная буря, стегая лед порывами ветра, превратила ледник в сущий ад. Крокетт, лишенный возможности выходить на поверхность, все больше погружался в уныние. Пищевые автоматы, располагающие любыми продуктами, сервировали стол; если бы не они, все трое ходили бы голодными. Крокетт был слишком апатичен, чтобы заниматься чем-либо, выходящим за пределы его профессиональных обязанностей, и Форд уже начал озабоченно поглядывать на него. Напряжение не спадало.
Если бы что-то изменилось, если бы возникло хотя бы малейшее отклонение от смертоносной монотонности депрессии, появилась бы надежда. Однако запись навсегда остановилась на одной фазе. Ощущение безнадежности и поражения было таким сильным, что Крокетт не мог бы даже покончить с собой. И все же он продолжал судорожно держаться за остатки здравого смысла, вцепившись в одну мысль — быстрое излечение Квейла автоматически уничтожит призрак.
Медленно, почти незаметно терапия начинала действовать. Доктор Форд не щадил себя, окружал Квейла заботой и вел к здоровью, выполняя роль костыля, на который мог опереться больной человек. Квейл поддавался тяжело, но в целом результат был вполне удовлетворительным.
Интеграторы по-прежнему излучали депрессию, но уже как-то иначе.
Крокетт первый заметил это. Пригласив Форда в Череп, он спросил доктора о его ощущениях.
— Ощущения? Какие? Вы думаете, что…
— Сосредоточьтесь, — сказал Крокетт, поблескивая глазами. — Чувствуете разницу?
— Да, — сказал наконец Форд. — Но уверенности пока нет.
— Есть, если оба мы чувствуем одно и то же.
— Вы правы. Есть некоторое смягчение. Гм-м. Что вы сегодня делали, мистер Крокетт?
— Я? Как обычно… Да, я снова взялся за книгу Хаксли.
— В которую не заглядывали много недель? Это хороший признак. Депрессия слабеет. Разумеется, она не пойдет на подъем, а просто угаснет. Терапия через индукцию: вылечив Квейла, я автоматически вылечил интеграторы, — Форд вздохнул, словно разом лишился последних сил.
— Доктор, вам это удалось, — сказал Крокетт, с обожанием глядя на него.
Но Форд его не слушал.
— Я устал, — буркнул он. — Боже, как я устал. Напряжение было ужасно… борьба с этим проклятым призраком, и ни секунды отдыха… Я боялся даже принимать успокаивающее… Ничего, теперь отдохну.
— Может, выпьем чего-нибудь? Нужно это как-то отметить. Если, конечно… — Крокетт недоверчиво взглянул на ближайший интегратор, — если вы уверены.
— Сомнений нет. Но мне нужен сон и ничего больше.
Он вошел в лифт и исчез. Крокетт, предоставленный самому себе, криво усмехнулся. В глубине Черепа еще таились зловещие видения, но уже изрядно поблекшие. Он грубо выругал интеграторы — они приняли это невозмутимо.
— Конечно, — сказал Крокет, — вы же только машины. Слишком, черт побери, чуткие. Призраки! Ну ничего, теперь я здесь хозяин. Приглашу друзей и устрою пьянку от рассвета до заката. А на этой широте солнце долго не заходит!
С такими планами он и отправился следом за Фордом.
Психолог уже спал, тяжело дыша во сне. Черты его лица слегка разгладились. «Постарел, — подумал Крокетт. — Да и кто не постареет в таких-то условиях?»
Импульсы гасли, волна депрессии слабела. Он почти физически чувствовал, как она откатывается.
— Приготовлю чили, — решил Крокетт, — как научил меня этот парень из Эль Пасо, и запью шотландским виски. Даже если придется праздновать одному, все равно устрою оргию.
Он вспомнил о Квейле и заглянул к нему. Тот читал книгу и только небрежно кивнул своему гостю.
— Привет, Крокетт! Какие-нибудь новости?
— Нет, просто хорошее настроение.
— У меня тоже. Форд говорит, что я вылечился. Мировой мужик.
— Точно, — горячо согласился Крокетт. — Тебе что-то надо?
— Спасибо, у меня все есть. — Квейл кивнул в сторону автоматов. — Через пару дней меня отсюда заберут. Вы относились ко мне по-христиански, но пора и домой. Меня ждет работа.
— Неплохо. Хотел бы я поехать с тобой. Но мой контракт кончится только через два года. Пришлось бы либо разорвать его, либо оформлять перевод.
— У тебя здесь все удобства.
— Да уж! — ответил Крокетт и легонько вздрогнул. Он пошел приготовить чили, а заодно подкрепиться глотком разбавленного виски. Не рано ли он обрадовался? Может, кошмар еще не побежден? А если депрессия вдруг накатит с прежней силой?
Крокетт выпил еще виски — помогло. Во время депрессии он не отваживался пить, но теперь чувствовал себя так хорошо, что доедал перец уже под аккомпанемент собственного немелодичного пения. Разумеется, не было способа проверить психическую эманацию интеграторов каким-нибудь прибором, однако атмосфера изменилась, это уж точно.
Радиоизотопные мозги вылечились. Процесс, начатый ментальным извержением Бронсона, наконец исчерпал себя и сошел на нет — с помощью индукции. Спустя три дня самолет забрал Квейла и улетел на север, в Южную Америку. Форд остался на станции, чтобы обобщить результаты исследований.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});